Крутов встал и прошелся вдоль стола – маленький, сухой, с хищным заостренным личиком, но по-прежнему ладный и подвижный. Каблуки парадных сапог звонко застучали по паркету, и эхо шагов многократно отразилось от высокого сводчатого потолка кремлевской залы. Словно в аудиенц-холле застучал метроном.
Бидструп встал одновременно с императором и замер, следя глазами за Александром Александровичем.
Стол был длиной в семь с половиной метров. Государь-император сделал двенадцать шагов в одну сторону, развернулся на каблуках и зашагал в другую.
Молча.
Кукольников ждал.
В принципе, готовое решение уже лежало в небольшой пластиковой папке, ждущей своего часа на столешнице красного дерева. И в этом документе не было ни слова о масштабной операции или (не дай бог!) об акции вторжения. Павел Андреевич не мыслил подобными категориями. Но подготовленный им план нельзя было назвать и чистой оперативной игрой.
В той же папке лежало еще три альтернативных документа, предусматривающие неожиданные повороты мысли государя императора. Кукольникову оставалось только вытащить из колоды нужную карту: так опытный шулер подставляет сопернику подрезанную колоду.
Павел Андреевич привык, что от решений, принимаемых в темных, пахнущих кровью и деньгами коридорах власти, зависят судьбы миллионов людей, и полагал, что критерии морали неприменимы к личностям, готовым взять на себя бремя ответственности за принятие таких решений. Их нельзя судить по человеческим законам. И он – передаточное звено, исполнительный механизм между теми, кто вершит историю, и всеми остальными, кто, сам того не зная, этим решениям подчиняется, – также неподсуден. Разве что суду Божьему.
А в Бога Кукольников не верил.
Он никому не верил. Даже этому невысокому человеку в парадном, прекрасно скроенном мундире с бриллиантовой Императорской звездой на груди. А, может быть, особенно ему. Но нити, управляющие значительной частью мира, были зажаты в этих тонких, поросших редким бесцветным волосом, похожих на сухие птичьи лапки руках. Государь император умел принимать решения.
Поэтому Кукольников стоял, следя глазами за ровной, негнущейся спиной Крутова, чуть касаясь пальцами пластиковой папки, лежащей на столе, в ожидании своего часа. Стоял и ждал, осторожный и хладнокровный, как сидящий в засаде паук.
Ждать он умел.
Первым за рычаги сел Вадим.
Управление «хувером» здорово напоминало управление БТР – рычаги и педали ведали распределением тяги от могучих вентиляторов, нагнетающих воздух под «юбку» судна. Сначала машина пошла боком, но Вадик быстро приноровился и выровнял «хувер», который уверенно заскользил над поверхностью.
– Левее, – сказал Сергеев, – левее и потом вниз, по лощине.
В кабине было жарко. Что-что, а автономная печка работала на славу, наполняя тесный салон запахом сауны. И еще было тесно. И это обстоятельство, учитывая предстоящий долгий путь, грозило стать самой большой неприятностью.
Грузовой отсек был полностью занят канистрами с топливом и небольшой частью амуниции – одно название: грузовой отсек. На самом деле места в нем было совсем немного. Несколько канистр и оставшуюся амуницию грузили в салон, потом поверх нее расположили носилки с Али-Бабой. Оружие положили навалом, между креслами, только цинки с патронами и несколько гранатометов, которым не нашлось места внутри, занайтовали по бокам кабины, снаружи, прочными брезентовыми ремнями.
За стеклами вьюжило. Видимость была никудышная. Щетки стеклоочистителей елозили по налипающему на стекла густому, как сметана, снегу. Сергеев подумал о том, что если метель не стихнет к ночи, то от залепленных снегом фар будет мало толку.
«Хувер» скользнул по стоящему стеной сухому камышу, с хрустом и шорохом приминая коричневые стебли. Ловко проскочил между остовом сгоревшего автобуса и огромным бетонным валуном и под веселый матерок Вадима лихо пошел по склону вниз, к реке, виляя, как слаломист на дистанции.
– Ты полегче, – попросил Мотл с заднего сиденья. – Раненый слетит!
Действительно, мотыляло «хувер» беспощадно. Молчун вцепился в кресло двумя руками, да так, что косточки побелели.
– Минуточку! – Вадим сработал рычагами в противоход, машина послушно пошла под девяносто градусов, подскочила на земляном валу, пролегавшем поперек лощины, и вылетела на лед, кружась, как пущенный опытной рукой «фрисби».
– Есть! – воскликнул Вадик с совершенно детскими интонациями в голосе. – Ух, классная штука!
Сзади раздался стон Али-Бабы. Он вцепился в носилки похлеще, чем Молчун в кресло, и был бледен, как полотно. Ему, лежащему, приходилось хуже, чем всем. А если еще учесть ранения…
– Теперь прямо, – скомандовал Сергеев. – Держи вот на ту вышку линии электропередачи.
Напоминающая скульптуру больного абстракциониста, сломанная и перекрученная ферма располагалась метрах в ста на северо-запад, практически на пределе видимости, – доехать до нее оказалось минутным делом. Дальше кружащийся снег образовывал сплошную стену, и никаких ориентиров не стало видно. Вести машину по гладкому льду было удовольствием, но делать это надо было по карте и GPS – другого пути просто не было.
Сергеев вставил GPS в самодельный держатель на приборной доске и включил маршрутизатор. Из двенадцати спутников, требуемых для точной локализации местонахождения, прибор «нащупал» только пять, следовательно, и точность была соответствующая – плюс-минус двадцать пять метров.
– Ты не лихачь, – попросил Михаил. – Осторожно поезжай. Пошел по точкам.